Наши новости:

Международная научная конференции

«ЗАПАДНАЯ БЕЛОРУССИЯ И ЗАПАДНАЯ УКРАИНА В 1939–1941 ГГ.: ЛЮДИ, СОБЫТИЯ, ДОКУМЕНТЫ»

Трофимчик Анатоль Викторович (Барановичи, к.и.н., доцент Барановичского государственного университета)

Беларусь, год 1939-й: история проблемы и анализ ее решения

Сентябрьские последствия пакта Молотова – Рибентроппа, признанного всемирным сообществом преступным, однако, как видим, относительно Беларуси как исторического края многими считаются справедливыми. Тогда возникают логичные вопросы, сохранилась ли бы справедливость, если бы воссоединение Беларуси осуществилось через захват ІІ Речью Посполитой БССР? Или, может, сохранилась бы справедливость тогда, когда Сталин, прося передышки у Гитлера (декабрь 1941 г.), отдал бы ІІІ Рейху западную часть своей империи, в том числе Беларусь? В последнем случае же наша страна также была бы «объединенной» – в Lebensraum’е. Но Гитлер не пошел на такой шаг. Справедливость таких объединений не укладывается в голове. Именно на фоне этих вопросов видится абсурдность той справедливости, адептами которой являются сегодня многие белорусские историки.

Перед инкорпорацией земель Польского государства существовала задумка создания трех “государственных” формирований в виде советских республик: Польши, Западной Украины и Западной Беларуси. Однако Кремль выбрал иной вариант событий, предложив Рейхстагу пересмотреть демаркационную линию, которая доходила до самой Варшавы, чтобы, по словам Сталина, не иметь проблем с польской автономией[1]. СССР представил свои военные действия как помощь и освобождение кровных братьев в Западных Беларуси и Украине, что, согласно ленинской теории, формально оправдывало те действия, так как они якобы не попадали под понятие аннексии, и что не помешало ему захватить 51,4% территори  ІІ Речи Посполитой. Однако обратите внимание на высказывание Сталина 17 апреля 1940 г. из выступления на совещании начальнического состава по обобщении опыта боевых действий против Финляндии: “война в Польше (курсив наш – А. Т.) это была военная прогулка”[2]. А также на еще одно: «Мы с Германией (курсив наш – А. Т.) разделили Польшу… (Необходимы ли какие-то большие признания в констатации status belli?! – А. Т.) Если есть лица виноватые, то мы тоже виноваты – не предвидели мы этого»[3]. Для Кремля же на самом деле те события братским освобождением и объединением разделенной Беларуси (и Украины) совсем не являлись, о чем свидетельствует присоединение Западной Беларуси с большими погрешностями относительно ее территориального понимания и обозначения:

1)                 Советский Союз захватил земли, которые никогда не считались Западной Беларусью (Ломжинщина) и где не проводилась деятельность КПЗБ (первоначально планировалось вообще занять земли почти до Варшавы!);

2)                 нельзя забывать, что до очерного подписания советско-германского договора, на этот раз о дружбе, не было даже конкретных планов относительно судьбы Западной Беларуси и других земель ІІ Речи Посполитой, которые оказались занятыми вермахтом и Красной Армией;

3)                 при проведении и уточнении демаркационной советско-германской границы территория, включенная в БССР, рассматривалась по-прежнему как разменная в контексте политики европейского масштаба: посол в Москве Шуленбург признавался: “Господин Сталин лично говорил мне в то время, что он готов сделать уступки на севере пограничной линии, там, где она проходит через Белоруссию”[4];

4)                 в то же время Виленщина, западнобелорусскость которой в заигрывании с белорусами с 1923 по 1939 гг. не ставилась в Москве под сомнение, была в качестве троянского коня презентована Литве;

5)                 в этом признавалось само руководство СССР: так, Л. Коганович, не циримонясь с выражениями, говорил, что одной из первоочередных задач Кремля было «прибрать к рукам» государства, отнесенные по пакту к сфере интересов Совесткого Союза[5] (вспомним и выше приведенные слова Сталина о рапространении социалистической системы на новые территории и население). Тем более, что если бы советская сторона действительно руководилась тем, что Рижский мирный договор утратил силу, то автоматически реанимировала бы линию Керзона – этнографическую польско-белорусскую границу, установленную незадолго до Риги международным политическим сообществом, что в таком случае было бы весьма корректным. Однако на первом месте здесь находилась ленинско-сталинская доктрина распространения революции;

В свете этой информации необходимо признать события осени 1939 г. формально интеграционными для Беларуси (если не брать под внимание белорусские этнографические окраины на севере и востоке). Однако следует скорректировать коннотацию дефениции “объединение”, что согласно советской интепретации получило категорически положительную окраску для того исторического момента. Во-первых, объединение было далеким от демократического, оно планировалось в сверхсекретных условиях и узким кругом представителей ІІІ Рима ІІІ Рейха. Во-вторых, его проводили совсем не те стороны, которые объединялись: их объединили, не спрашивая того, и только потом post factum провели инсценировку “Народного” собрания. Думается, что именно использование в данном случае термина “присоединение” позволяет конкретизировать историческую сущность многогранного и неоднозначного события как для белорусского народа, так и его соседей.